Е-11

[Orige]

Девушка живет на чердаке заброшенного дома. Когда кто-то приходит туда, то она изображает приведение: топает по потолку, шурудит пакетами и завывает. Однажды на чердак поднимается один смельчак.
"- Зачем тебе это?
- У меня ничего нет, кроме чувства юмора".

@темы: Round E, выполненное

Comments

[Гость]

ну-сс с богом
1/4

808 слов

Самое страшное в России?
Посёлки городского типа.
Особенно отдалённые от крупных городов. Особенно — маленькие. Представьте: леса, леса, леса — и посреди полтора десятка домов, а потом снова леса.
Их понастроили в советские времена, и с тех пор позабыли. Асфальт седой, в трещинах, бетон старый, и люди тоже старые. Выгоревшие вывески. Трава и берёзки на битумных крышах. Царство забвения. Скука, стагнация, пьянство. Мракобесие.
Мистика.
Однажды мне надо было переночевать в Энске. Почему мне надо было там ночевать - это долгая и печальная история про глупость, молодость и автостоп, из которой я скажу вам только мораль: не ходите автостопом без хорошего плана. Это заканчивается печально, глупо, и зачастую - в каком-нибудь Энске.
Я попал туда к полудню. День был редкий для августа, солнечный. Очень ленивый день. Я вяло добрался до магазина и добыл там себе батон и молока; а перед магазином, я забыл сказать, стояли человека четыре, и с нездоровым оживлением что-то такое вполголоса перетирали. И вот, я прошёл мимо них в магазин, добыл пропитание, и заодно разговорился с продавщицей, потому что спешить нам с ней было обоим некуда, а поболтать - решительно не с кем. Мы по очереди похвалили погоду, она пожаловалась на скуку, я похвастался своей страшной автостопной историей. Ей стало завидно. Она сказала мне:
- Видишь, народ собрался? - и кивнула на дверь.
- Ну?
- Будут дом жечь.
- Что за дом? - спросил я.
Собственно, вот тут-то всё и началось.

Дом, рассказала мне продавщица, стоял заброшенный уже много лет. Там жили какие-то старики, которые тихо-мирно преставились. Дети и внуки у них все разъехались по городам, а дом уже тогда был рухлядью.
- Сгнило там всё. Алкаши ночуют. Противно, - резюмировала она. - Будем жечь.
Я посмотрел на поджигателей с любопытством. Они мрачно посмотрели на меня в ответ. Не было что-то в их лицах энтузиазма, который обычно у русского человека вызывает коллективный снос унылой хибары.
- День добрый, - сказал я.
- Жень Саныч, - крикнула продавщица, - мальчику про дом расскажите. Он приезжий.
Глава поджигателей обернулся и поманил меня к себе пальцем.
Дом, рассказал он мне, уже много лет пустовал, и обветшал безобразно.
Это я уже знал.
- Там гниёт всё небось, - подсказал я ему.
- Так ещё бы не гнить, - подтвердил Жень Саныч, и помрачнел. Затем рассказал мне вот что: когда у хозяйки старик помер, она ещё пару лет помыкалась одна, а потом и кинулась в колодец. Это случилось ещё когда Жень Саныч был так же молод и глуп, как я со своим автостопом.
Про колодец я раньше не слышал. Это, видимо, отразилось у меня на лице, так как предводитель поджигателей добавил:
- Или случайно она упала, не знаю. Но дом с тех пор загнил. На корню загнил.
Его соратники серьёзно на меня посмотрели. У них был план. В выходные некто Василий должен был подвезти им соляры, и, значит, вечером в воскресенье можно было идти жечь. Это слово, "жечь", они с таким напором произносили, что я не выдержал.
- А что, - спросил я, - обязательно прямо жечь?
Жень Саныч равнодушно на меня посмотрел, развернулся и ушёл. Остальные потоптались-потоптались и потихоньку тоже разошлись. Остался один. Назвался Николаем.
- Очень приятно, - сказал я.
- Ерунда этот колодец, - сказал мне на это Николай. И сплюнул.
Дом, по его словам, был старый и ветхий - это я уже знал. И про старый колодец во дворе я знал. А потом вдруг началось неожиданное.
- Лет пять назад, - удивил меня Николай, - там баба повесилась.
- Погодите. А хозяйка?
- Какая хозяйка?
- Хозяйка, старуха, которая в колодце утонула.
- Ничего не знаю про хозяйку, - ответил Николай. И тоже ушёл. Улица опустела.
Заинтригованный, я вернулся в магазин.
- Скажите мне, ради бога, как до него дойти? Я хоть посмотрю, пока не сожгли.
- Чего смотреть? Очень старый дом, - ответила она.
Я сказал измученно:
- И ветхий.
- Ну да, чего смотреть.
- И гниёт там всё.
Продавщица искоса на меня посмотрела.
- И женщина, - со страданием в голосе закончил я, - женщина там какая-то повесилась!
Продавщица поняла, что дом я так просто в покое не оставлю. Округлила глаза. И перешла на шёпот.
- Так она ж чего повесилась, - я, сам того не заметив, наклонился ближе. - Она молодая была и залетела по глупости.
- Откуда вы знаете?
Она зачем-то проверила, нет ли кого по сторонам. Наклонилась ещё ближе. И, чёрт побери, прежде, чем она договорила, я уже прекрасно знал, в чём дело!
- Дело в том, что в доме, говорят, привидение.

Поймите меня, чисто по-человечески поймите. Я тогда на сутки застрял в Энске. У меня из развлечений был только мой рюкзак. И тут - такой шанс, такой дом! Конечно, я пошёл смотреть.
С такой решительностью меня можно было брать и делать второстепенным героем хоррора, из тех,которые умирают в первые пять минут фильма. Хорошо хоть, что я туда отправился в первой половине дня, потому что господи. Боже. Мой.
Сейчас расскажу.

[Гость]

2/4

1557 слов

Дом оказался на самой границе с лесом. И он был - честное слово - он был огромным. Два чёрных, мрачных этажа склонились надо мной, зияя чердачным окном.
Вместо калитки была прикручена проволокой железная спинка от кровати. Шишечки с неё поотвинчивали. Я перемахнул через неё - под ногами хрустнуло стекло - и попал в тесный сырой двор. Пресловутый колодец был накрыт слоистым куском фанеры. Вокруг него рос хилый печальный орешник. Тонкие стволы жались к забору и стенам дома.
Всё во дворе было засыпано листьями этого орешника, и сквозь них местами пробивались бледные пальчатые стебли сныти.
- Ну-сс, - сказал я. Дом нависал надо мной, пустой и влажный.
Окна у него были наглухо заколочены; дверь зато висела на одной петле. Я поднялся на крыльцо, подпёр её плечом и оттащил в сторону, чтобы протиснуться в образовавшуюся щель.
Первый этаж был доступен, в следовательно - загажен. У меня под ногами хрустело битое стекло. Обои оборвали клоками. Во всех щелях белели то бумажки, то жестянки. Мебели не было. Всё, что когда-то тут было ценного, давно вынесли, всё, что было целого - сломали. Один только остов допотопной газовой плиты лежал на боку в одной из комнат, застеленный старой клеёнкой.
Меня удивило только одно: лестницы на второй этаж я так и не нашёл. Пришлось обойти комнаты ещё раз, чтобы заметить проём в потолке. От лестницы остался только деревянный мусор на полу. Проход наверх был чем-то накрыт.
Я подумал - это для безопасности.
Вот тут у меня за спиной громыхнуло - я аж подпрыгнул - и я не успел сообразить хорошенько.
Оказалось, ржавая петля не выдержала, и дверь рухнула обратно в проём. Разбухшая от сырости, она криво, но плотно засела в косяке. Я попыхтел, проталкивая её наружу. Затем попытался втянуть её внутрь - всё впустую.
Чтоб сделать передышку, я прошёлся по комнатам, осматривая окна. Все они были заколочены. Я вернулся к двери, потолкал её, постучал, покричал. Повысовывал в щель руки.
Страшно мне не было: можно было поотдирать доски с окон. Я, правда, чувствовал себя неловко, как хулиган какой-нибудь или вандал, поэтому, поколебавшись, решил сходить ещё раз глянуть на второй этаж.
Когда я зашёл в комнату с проёмом, с потолка ударил тусклый луч света.
Кто-то открыл проём.
Я даже глаза протёр. В слабом освещении стало очевидно, что проём был накрыт сверху. Кто бы это не делал, он должен был так и оставаться наверху.
Я заозирался. Затем бросился обратно, в комнату с плитой, разворошив ботинком бутылки и стаканчики с прохода, крепко ухватился за железный остов и потащил его за собой. Под проёмом я поставил плиту на попа и, забравшись на неё, просунул голову наверх.
Мне в лицо пахнуло сыростью и гнилью.
Второй этаж был заброшен и не тронут. Мебель стояла на своих местах, покрытая пылью. Со стола свисала серая от времени скатерть. Пол был застелен лоскутным половиком. Я видел волчок под пузатым бюро. Я видел хлопья лака, осыпавшиеся на ковёр. Я видел паутину, тяжело свисавшую с люстры.
Ни души не было здесь вот уже много лет; но массивный настил, закрывавший раньше проход, стоял на ребре вдоль стены.
Я подтянулся на руках и лёг на живот. Затем, брыкаясь, залез наверх целиком. Пыль, тяжёлая от влаги, не встала клубами, а облепила меня всего.
- Тьфу, - сказал я - и вздрогнул, так прозвучал мой голос в ватной тишине второго этажа.
Шаги мои мягко ложились на ковёр. Я не слышал ни звука.
Комната, в которой я оказался, была обставлена как гостиная. Худые советские кресла смотрели друг на друга через осевший от времени столик. На трюмо стояли фотографии.
Я подошёл, стёр пальцами пыль со стекла. Лица на фотографиях были печальные, раздутые. Некрасивые.
Свет едва проникал через запылённые окна. Я поставил фотографию и наклонился, чтобы рассмотреть, что стоит в трюмо. Чашки белели там, как утопленники. Какая-то чёрная масса лежала беспорядочно у дальней стены и топорщилась во все стороны. Я прислонился ближе, пытаясь понять, что это может быть такое.
И тут в дальней комнате раздался хлопок.
Влажный, богатый хлопок - как когда ты роняешь с лопаты холодный ком глины. Или когда водяная крыса в камышах прыгает животом в воду.
Я выпрямился.
Какие камыши, пронеслось у меня в голове. Какая крыса?
Ну и, разумеется, привидение.
Мысль о привидении меня отрезвила. Я почувствовал спасительный приток скептицизма. Я переборол холодок и решительным шагом направился дальше, в жилые комнаты.
Но когда у меня под ногами скрипели половицы, мне всё равно становилось не по душе.
Одна из комнат была спальней, с железной кроватью с шишечками на спинке. Она была полностью застелена. Стоял плотный сырой матрасный дух, бич заброшенных дач и детских лагерей. Каждый бывал на таких дачах или ночевал на этих отсыревших матрасах. Это грустный запах. Забытый, потерянный.
Я поспешил дальше - но, когда я взялся за ручку двери, шлепок раздался снова, прямо у меня за спиной. Брякнуло окно.
Я рванул к нему, ожидая увидеть ветку или птицу, или кого-нибудь из местных - а потом сообразил: я на втором этаже. Вокруг дома ничего, кроме рахитичной лещины. Но всё же - вот мурашки у меня на загривке, и вот влажное пятно на окне.
Я подёргал шпингалеты. Затем, наплевав на брезгливость, прижался к стеклу щекой и попытался посмотреть наверх.
Оттуда глянуло на меня чёрное чердачное окно.
В соседних комнатах тоже стояло по кровати, но на них не было ни матрасов, ни белья. Одна была заставлена пустыми банками - и банками, заполненными наполовину чем-то чёрным, а наполовину - сизой плесенью. Были банки, обросшие зеленоватым пушком целиком, были разбитые банки. Запах стоял ужасный, тонкий, кислый.
Во второй был книжный шкаф.
Я припал к нему, потрясённый столкновением с баночным царством. Я читал корешки, пытаясь вернуть себе легкомысленное и залихватское расположение духа, с которым я входил в дом. Справочник садовода. Псалтырь. Журнал Юность, слежавшийся в единый бумажный штабель.
Когда я выбрал себе настольный календарь пятьдесят девятого года, у меня за спиной звонко и чётко щёлкнул шпингалет.
Первым делом я подумал: окно. А потом, похолодев, бросился в двери.
Так и оказалось: кто-то закрыл шпингалет - да я даже не заметил, что застеленная спальня закрывается на шпингалеты! - и закрыл его снаружи. Кто-то открыл мне проём на второй этаж. Кто-то захлопнул входную дверь!
- Эй там! - крикнул я. - Это ещё что за шутки?
Мне никто не ответил. Я напряг слух, надеясь уловить шаги или смех - но ничего, ничего!
Я вспотел.
Затем бросился на дверь боком и с силой её толкнул.
С третьего раза дверь дала слабину - гвозди выскочили из дерева, шпингалет погнулся. Я просунул палец в щель и задвинул штырёк.
- Эй, - повторил я, раздражённый и перепуганный. - Выходите!
Мне снова никто не ответил.
Я обежал весь второй этаж. Дом был пуст.
Дом был заброшен.
Сердитый, обескураженный - это чья-то шутка? Или это я дурак? - я опустился на краешек кресла в гостиной. С трюмо на меня пялились плоские серые лица. Мои следы чернели в пыли. Моё дыхание нарушало тишину.
Я выругался.
Когда самый последний звон живого слова затих, я услышал:
- Шлёп. Шлёп, шлёп.
Близко, дальше и дальше.
Я напрягся.
- Шлёп, шлёп, шлёп.
Звук был гадкий. Звук был мокрый и жирный. Кто-то хлопает рукой по гнилому матрасу. Кто-то захлопывает заплесневевшие страницы. Кто-то выливает жижу из банки. Я не мог решить, что это такое, я не мог понять, на что это похоже.
Но я точно понял, где это.
- Шлёп. Шлёп. Шлёп.
Коридор, застеленная спальня, спальня с банками.
Я встал.
И пошёл медленно, крадучись. Задерживая дыхание.

Коридор был пуст.
В темноте, касаясь рукой сырых стен, я дошёл до застеленной спальни. На всякий случай поставил табуретку в дверной проём.
Тоже пусто.
Подходя к спальне с банками, я прислушался. Прежде чем входить, заглянул в щель.
В комнате ничего не изменилось за время моего отсутствия. Банки стояли под кроватью и на грубо сколоченных досках. Пахло гнилью.
С голой стены над кроватью на меня смотрела икона. Мрачная запылённая богоматерь взирала на меня сверху вниз. У неё был тяжёлый тупой взгляд, и руки, сложенные на груди, были изогнуты неестественно. Чувство было такое, будто она собирается хватать. Хватать и сжимать.
Я облизнул пересохшие губы.
Из прикрученных ниткой к иконе сухих трав выползло что-то чёрное и поползло через скорченные пальцы. Я попятился. Что-то ползало по банкам. Что-то шевелилось среди стеклянных боков и ворочалось в чёрной жиже.
И тут я услышал тонкий шум. Чёрное существо ползло по лицу богородицы.
И что-то тонкое, что-то маленькое тянуло округлое слабое "уууууууууу".
Оно тянулось и тянулось, пока я стоял, оцепеневший, а потом вдруг прервалось глухим грудным рыданием.
Я содрогнулся и сбежал в застеленную спальню; оттуда кинулся в тёмный коридор. Пересёк его, как минное поле.

Опомнился я только в гостиной. Лоскутный половик под ногами меня отрезвил. Кресла, столик, трюмо - вся эта бытовая ерунда заставила меня прийти в себя и подумать головой.
Плоские лица с фотографий глядели на меня с издевкой.
Мне стало стыдно.
Я решил - последний раз осматриваю дом. Кладовки, потайные карманы - поищу, где может спрятаться человек. А потом с чистой совестью пойду наружу.
Я накручивал себя и осыпал себя насмешками. Я испугался прокисшего варенья? Или календаря за пятьдесят девятый год?
И всё равно идти было противно.
В коридор свет не проникал. Я сначала щурился в темноте, а потом принялся охлопывать стены ладонями. Вздрогнул, когда наткнулся на розетку у самого пола. Когда понял, что это - засмеялся от облегчения; выпрямился, посмеиваясь. Поднял голову.
И увидел, что из потолка растёт ослепительно белая голая человеческая нога, тронутая чем-то сизым в мясистых, нежных, уязвимых местах.
Нога дергалась ко мне, как будто кто-то жарил её на раскалённой сковороде. Нога двигалась прямо на меня в какой-то пляске святого Витта, в судорожных конвульсиях.

Я бросился бежать.

[Гость]

А дальше? оооочень заинтригованный заказчик
Ох, вторая часть бесподобна! Так и веет Кингом *жмурится от удовольствия*
Автор не томите! Мне так хочется продолжения, что аж до нервных судорог дело доходит

[Гость]

щащаща
я прикрываю сюжетные дыры ИНТРИГУЮЩИМИ ПАУЗАМИ
ит тейкс тайм 8)

а.

как хорошо что вы пришли!

[Гость]

3/4

767 слов

Как я покинул дом, не помню. Пришёл в себя я только на площади перед магазином. Плечо саднило - я натурально вынес входную дверь, даже не заметив. Сердце стучало так, будто могло в любую секунду лопнуть.
Посреди залитого солнцем городка на меня накатила волна облегчения и стыда.

Я забрал рюкзак из-под прилавка, поблагодарил продавщицу. Она познакомила меня со сменщицей.
- Что-то на тебе лица нет, - заметила та.
- Он в дом ходил, - сказала моя продавщица.
Они переглянулись.
Я спросил, нет ли тут колонки или колодца, или ручья где-нибудь за городской чертой. Оказалось, есть общественная колонка. Женщины принялись расспрашивать меня о том, что я видел.
Вот тут мне стало так стыдно, что я только отмахнулся. Они спросили, где я буду ночевать.
- У меня есть палатка, - объяснил я. - И примус, если что.
Они вспомнили, что какая-то бабка может за небольшую денежку у себя пристроить, но с меня было достаточно домов, матрасов и бабок. Я отказался.
Затем, под предлогом необходимости постановки лагеря, и вовсе слинял.
Настроение у меня было хуже некуда.

Полночи я проворочался. Спал урывками. То меня будили падающие ветки, то накатывал мрачный мандраж, то хрустела лесная подстилка у самой палатки...
С утра, измученный, уставший, я собирал лагерь, решив для себя: сегодня. Сейчас. Возвращаюсь в дом. Все обои оборву - но разберусь, что, чёрт побери, махало на меня ногой.
Завтрак прошёл в бравурно-завоевательном настроении. Когда я пересекал Энск, решительно направляясь к дому, занялось шикарное солнечное утро. Согревшись, я ожил и повеселел.
Дом стоял, облитый солнцем. На крыше пестрел папоротник, пронзительно-зелёный и кучерявый. Я преодолел забор, зашёл внутрь - дверь лежала плашмя на крыльце - и направился прямиком в комнату с проёмом. Плиты под входом на второй этаж не оказалось.

Я нашёл её там же, где и в прошлый раз, под той же клеёнкой, снова оттащил под проём и поднялся наверх. По спине у меня бегали мурашки, но не от страха, а от азарта. Утреннее солнце пробивалось сквозь запылённые стёкла. Пыль на полу была испещрена моими следами. От вчерашней гнетущей атмосферы ничего не осталось.
Я обыскал комнату за комнатой. Обстукивал стены. Полистал календарь (дикая, дикая чушь!).
На втором этаже не было потайных мест, не было больших шкафов и кладовок. Разочарованный, я вернулся в гостиную, обошёл её на всякий случай по периметру. От скуки полез под трюмо, чтоб достать закатившийся туда волчок.
Волчка там не оказалось.
Я выпрямился.
Оглядел трюмо со всех сторон. Наклонился, двумя пальцами, аккуратно поднял половик. На полу красовались дугообразные царапины. Трюмо двигали. Я подумал: йессс! - и, схватившись за него, потащил на себя. Трюмо легко отошло от стены. За ним пряталась обклеенная обоями дверца. Я чувствовал себя героем сказки, я как будто раскопал тайник или нашёл секретное убежище.
Дверца вела в узкий карман, отделённый от большой гостиной комнаты. На противоположной стороне кармана я увидел выход наверх.
На чердак.

Подтянувшись, я попал в солнечное царство. Окно, которое вчера чернело, как распахнутый зёв, этим утром наполняло чердак щедрыми лучами. Я поднимал клубы золотистой пыли, проходя между мешками и коробками, пригибаясь, чтоб не задеть крышу, отводя от лица серебристые паутинки.
Это было самое настоящее гнездо. Труба, идущая с самого первого этажа, давным-давно обвалилась, и обитатель чердака - кто бы это ни был - подложил на пол лист жести и обложил импровизированный очаг кирпичами. На деревянном ящике ("не кантовать") выстроились закопчённый чайник и кружка. На натянутой вдоль крыши верёвке сохла одежда. Это была очень человеческая, полная нехитрого уюта комната, но я всё равно вздрогнул, когда что-то заворочалось у меня за спиной. Оборачиваясь, я был готов то ли бежать, то ли хватать и бросать на звук чайник, кружку, кирпичи - всё, что под руку попадётся.
А к тому, что я там увидел, я был не готов.
Честное слово, это была самая грязная девушка, которую я когда либо видел в своей жизни. Она была похожа на очень маленького, очень грязного шахтёра. Она выглядела так, будто только что каталась кубарем по угольной шахте.
И главное, ноги. Я их узнал. Это были ослепительно белые ноги, голые и сияющие. Одна нога была в синяках. Вторая - в грязи.
- Ага! - сказал я, потирая ладони. Я был так доволен собой, что мог бы обнять обе этих ноги и всю девушку целиком. Для чего эту грязную диверсантку надо было будить.
- И вот наступает! - я навис над ней. Я сиял. - Наступает! Доброе утро!
С моей души камень свалился. Я не сошёл с ума. Нога росла не из потолка, а из девушки. Я не знал, чем она там шлёпала, но уж точно не водяными крысами. Это ли не повод для счастья?
Она проснулась и посмотрела на меня мутными со сна глазами. Затем сказала, с печалью в голосе:
- Да ёб твою мать.

[Гость]

нучо, последний рывок Х)
а.

[Гость]

4/4

1294

- Вот это, - сказал я, - история.
- Пошёл вон отсюда, - сказала она с отвращением и неохотно полезла прочь из своего лежбища.
Пока она вставала, я разглядывал логово. Это было её давнее обиталище. У всякой вещи там было своё место. Я опознал дыру для мусора, умывальное ведро с умывальной бутылкой ним - со срезанным дном, прибитым тут же в качестве мыльницы. И сортир - к этому, я должен признать, она подошла творчески. Это была сильная вещь.
- Пошёл вон, - повторила она, натягивая штаны. Я наотрез отказался уходить. Я сказал:
- Ты мне покажи, что это вчера было, и я уйду. Я чуть умом из-за твоей ноги не тронулся.
Она хихикнула. Это было не девичье нежное "хихи". Это было мрачное бандитское "эхехе". С таким "эхехе" людей бросают связанными под колёса поезду.
Я сказал:
- Не, серьёзно. Я не понимаю. Я сообразить не могу, как такое можно было придумать. Это фантастика.
И вот это было оно! Потому что ни моё удивлённое и потерянное лицо, ни моё врождённое обаяние, ни чувство любви к ближнему не могли её тронуть. А вот грубая лесть - смогла.
Она сказала:
- Мы на чердаке.
Я кивнул.
- Ну, - сказала она, как будто бы это всё исчерпывало.
Затем, увидев, что я ничего не понял, с сардонической усмешкой направилась к дальней стене, у которой вдруг скрылась по колено.
- Это карманы для вещей, - объяснила она мне, когда я подошёл ближе. - Их от второго этажа отделяет один слой досок.
Тут она встала на одно колено, а вторую ногу высунула в дыру в полу.
- Вуаля.
Я поапплодировал.
- Тут раньше была крышка, - она побарабанила пальцами по дереву. - Я сейчас ей закрываю этаж. А то бесит, растащили всё. Это же как музей. Фотографии, банки эти.
- Я банок реально испугался, - сказал я. - Там, по-моему, уже разумная жизнь, изобретение колеса, первый алфавит.
- Там варенье, - оборвала она меня. Затем сказала: - Пойди, оттащи жесть.
Я оттащил, и она, опустившись на корточки, завыла в трубу. Затем залаяла с хрипотцой. Потом заплакала, как ребёнок.
- Господи боже мой, - содрогнулся я.
- А ты что думаешь? Тут у мужика был инфаркт, - она посмотрела на меня с гордостью. Я не посмел вступиться за бедолагу. - Или ещё в самом начале - они тут гадить повадились. И если выгадать момент верно, то - она махнула рукой и зашлась в кашляющем смехе; потом вдруг замолчала и посмотрела на меня в упор. Я почувствовал, что меня сейчас опять выгонят.
- Ещё шлёпало что-то, - поторопился сказать я.
Она с секунду сохраняла серьёзное лицо, но сдалась: брови у неё поползли вверх и, прыснув, она поскакала к окну.
Я с трепетом смотрел, как она сматывает бечёвку, к концу которой была примотана советская малиновая грелка. Когда она потрясла с торжествующим видом этот агрегат перед моим лицом, я не выдержал и расхохотался.
Она показала мне, как можно ещё двумя путями спуститься вниз; как кидать камушки, чтобы на втором этаж стучало за стенками; как кинуть из окна булыжник, чтоб казалось, что кто-то ломится со двора в заколоченное окно. Но вскоре я ей надоел.
- Всё, - сказала она, - пока.
Я просился остаться поболтать, но она сказала:
- Если я тебя с твоим рюкзаком кину в погреб, тебя никто вовек не хватится.
И добавила, увидев, что я не совсем ещё ей верю:
- Никто и не знает больше, что где-то здесь есть погреб.
Затем достала из-под груд тряпок монтировку. Я посмотрел на неё с укором, сказал:
- Приятно было познакомиться, - и ушёл.

Вернулся в город я в расстроенных чувствах. Тайну я раскрыл, смыл свой в некотором роде позор, исследовательский интерес удовлетворил; но какая-то неудовлетворённость меня всё ещё терзала. Я промучался пару часов и, вместо того, чтоб махнуть на это всё рукой, решил поступить как мужчина. Я побрился, купил винища и отправился штурмовать дом в третий раз. Я пришёл к дому с рюкзаком на плечах, чтоб она почувствовала, что я вот-вот уеду - план наступления у меня был продуман подробно.
Я даже постучал.
Оказалось, гостей в такой час на чердаке не ждали. Она так и сказала мне, затаскивающему рюкзак на верхотуру:
- Ну и что ты пришёл?
Под трубой тлели угли, чайник в полумраке дышал клубочками пара. Она сидела, расставив ноги, закутанная в три слоя - но при этом босая. Лицо её зловещим голубоватым светом освещал экранчик нетбука.
Я был озадачен. Я был разочарован.
- Видишь провод? - сказала она. Я посмотрел - у меня под ногами лежал тройник, провод которого уходил вниз, в комнаты второго этажа.
- Там розетка в коридоре, - сказала она, когда я расстроенно всплеснул руками. - Ты думал, я на чём живу, на эктоплазме? Во дворе колодец. Всё есть.
- Это как-то изрядно понизило градус, - пожаловался я. - Сначала была мистика. Потом романтика... А сегодня - нетбук.
Затем подошёл заглянуть в экран. Она закрыла твиттер.
- Нет, ну вот это да, - засмеялся я.
Она захлопнула нетбук. Я сказал:
- Просто у меня в голове не укладывается. Я всё понять не могу.
Она мне ничего не ответила, но по лицу было понятно, что думает она - "Немудрено".
- Я серьёзно не понимаю. Энск. Дыра. Один магазин. Мракобесие. Мужики решили, что в заброшенном доме призрак, теперь, понимаешь ли, жечь его будут.
Она быстро спросила:
- Когда?
- Не знаю. В выходные. Когда им Василий соляры подвезёт. И вот, посреди всего этого - ты.
- Ну я, - сказала она раздражённо.
- Нетбук. Эти твои спецэффекты. Это же не просто так в трубу повыть.
Она пожала плечами.
- Это какое-то мрачное безумие с элементами дауншифтинга, - меня взволновало её молчание. - Я вот пошёл автостопом. Я три дня не говорил с людьми, и теперь разговариваю со всем подряд. Я разговаривал с собаками на вокзале! А ты - я пришёл к тебе с примусом и выпивкой. Каменное сердце надо иметь, чтобы выставить меня на улицу!
Она отвернулась. Я понял, что огорчён и хочу домой.
- Зачем, - спросил я, - зачем ты это делаешь?
Она посмотрела на меня искоса, с досадой - но я почувствовал в её голосе нотку самолюбования, когда она сказала:
- У меня ничего больше нет, кроме чувства юмора.
- У тебя есть нетбук, - заметил я.
- У тебя есть примус, - отбила она мой выпад.
Я оскорбился.
- У меня есть винище!
- Вот это, - она погрозила мне пальцем, - совсем другое дело. - И добавила, смягчаясь: - У меня есть кружки.
И вот так взаимопонимание, которого я жаждал, было достигнуто. Мы закрепили его первым тостом - я настаивал, что он должен быть за хозяйку. Хозяйка подняла грязную руку в воздух, требуя тишины.
- За дружбу, - сказала она.
Это была волшебная ночь. Не подумайте ничего плохого, это была волшебная в самом детском, в самом невинном смысле слова. Она организовала нехитрый стол, устроив нас на груде тряпья у самого окна. Внизу шелестел нежный орешник, а дальше, за забором, темнел густой зелёный лес.
Когда совсем стемнело, она в какой-то момент перебила меня, подняв палец.
- Сейчас будет соловей.
Мы замолчали - и настал соловей. И я понял: я бы мог пожертвовать городскими друзьями ради такого. Я многое за такое мог бы отдать. Передо мной был маленький мир. Я видел, как он делится на моих глазах на мой дом, моё гнездо, на враждебное и чужое вокруг и на вешние эмпиреи. Мне всё было понятно про этот мир, и я видел, что всё в нём устроено хорошо.
Я так и сказал ей:
- Так тут всё лето прожить можно. Особенно если интернет есть.
- Я не говорю, что это подвижничество какое-нибудь, - обиделась она. Потом сказала:
- Смотри, сейчас будет Луна.
И повела меня наверх, на скат крыши - смотреть, как над Энском встаёт огромная молодая Луна. Я стоял, держался за трубу и чувствовал, что очень счастлив.
Мы свалились спать прямо у окна, укутавшись в старые скатерти и покрывала.

[Гость]

Эпилог

На утро сказка кончилась. Когда я открыл глаза, мистификаторши с грелкой и след простыл. Кроме того, у меня пропал примус.
Я встретился с друзьями и уехал с ними на юга, как и планировал. Про чердак не рассказывал: стыдно. Взрослый человек, а так вляпался.

Что я хочу сказать сейчас: моя милая грязная женщина из Энска! Если ты это читаешь. Давай забудем все обиды. Давай встретимся, вспомним это лето, август, Энск, чердак. Я тебя угощу каким-нибудь кофе.
Ты отдашь мне примус.

Нет, серьёзно, ВЕРНИ ПРИМУС
верни примус по-хорошему
ПОТОМУ ЧТО ИНАЧЕ Я ЖЕ ПОМНЮ ТВОЙ АККАУНТ НА ТВИТТЕРЕ ТЫ НЕЧИСТОПЛОТНАЯ МЕРЗАВКА

с приветом, Эн.

[Jaya Jeeves]

Автор, это обалденная штука
восторг-восторг!)))
я не заказчик, но вы просто прелесть)

[лунный совушек]

Автор, замечательно! Особенно финал) На заявку так и просилась романтик-стори, а тут так мило, с юмором, и совсем не кажется натянутым, наоборот. Мое вам браво)

[copannan]

меня бросил заказчик

Севир, леди Эва, спасибо!

[Гость]

Заказчик просит прощения. Замотался, дел куча накопилось, да ещё и пароль к учетной записи посеял(((
Ну, что сказать? Вот то, что было в первых двух частях о-очень понравилось. Третья часть смазанная какая-то (сюжетные дыры именно что прикрыты, но как-то не впечатлило). Да и мат в конце покоробил что поделать, не любит заказчик мат. Четвертая... мда, романтики заказчик не ожидал в заявке вовсе. Нет, это не плохо. Просто... как бы сказать, опять же не любитель) Может, хотелось чуточку более или юморного, или наоборот, ангстового. А тут, бах!, романтиш стори.
Эпилог порадовал))) И даже очень.
В целом, исполнение понравилось. Только ещё бы автору текст немножко вычитать и кое-какие ошибки подправить, но заказчик не слишком придирчивый ага, верьте мне, после всего что было написано выше)))))), поэтому можно сказать, что заказчик исполнением доволен. И очень благодарен автору

[copannan]

спасибо вам на добром слове))

КАКИЕ ОШИБКИ простите был напуган
Вы когда видите ляпы, говорите, где они, потому что иначе это же часы параноидальной вычитки

[Fraktsa]

Автор - это просто супер!!! Меня очень-очень понравилось))))