(Пустая сцена, затемнение. Освящен лишь один Персонаж трагедии – мутным синеватым светом, так, что не видно лица. Он стоит неподвижно и тихо шепчет слова молитвы. Периодически раздаётся стук капель об пол)
Персонаж трагедии: Pater noster, qui ts in caelis, Sanctrticetur nomen Tuum. Adveniat regnum Tuum. Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra.
(За сценой раздается громкий, насмешливый смех. Персонаж трагедии вздрагивает, но не шевелится, не меняет позиции. Стук капель больше не шумит)
Персонаж трагедии: Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, Sed libera nos malo.
(На сцену вкатывается Персонаж в комедии в бочке (не клоун или шут!). Сцена озаряется светом, и Персонаж комедии вываливается из бочки прямо перед Персонажем трагедии. Тот худ, бледен, гладко выбрит – Персонаж комедии толст, с ярким румянцем и неровной бородой. Персонаж трагедии в чёрной одежде с белой кружевной рубашкой – Персонаж комедии в заляпанной рабочей рубашке, огромных штанах на подтяжках и больших ботинках. Персонаж комедии громко чихает и ищет в карманах платок; достаёт куриное перо, кошель, собачку, женин чепчик, смотрит на него, смачно сморкается)
Персонаж комедии: Вот умора! А я, надо признаться, совсем обезумел, когда увидел экое безобразие. Вы полюбуйтесь (сует Персонажу трагедии под нос чепчик жены) – Вы полюбуйтесь, добрый человек, и скажите мне, разве это чепчик? Вот разве порядочные женщины носят вот эту финтифлюшку на голове? Нет, и ещё раз вам говорю – нет! Это гриб-опарыш, то-то я его не признал. (Надевает его на голову. Персонаж трагедии: Уж вечер наступает. Кабы скоро за ним пришла та ночь, Которая бы, выслушав страдания Мои, не осушила бы слёз Моё лицо. (Обращается к Персонажу комедии) Любезный, далёко ль до Рая? Персонаж комедии: До Рааааая! Эк Вы хватили, добрый человек! Да Рай он тут, совсем близко, смотрите! (Берёт Персонажа трагедии за плечо и подводит к краю сцены) Он… он, видишь! Эх-хе! Вот он, Рай. Спроси у любой заблудшей девки, она тебе покажет… ох покажет! С такими девочками, мой милый, в самом Раю станет жарко, как в самом адовом пекле! Персонаж трагедии: Вот человек живёт – и для того, чтоб Промысел торжественный Господен Сводить лишь к существу, утробе, низу! А, может, он и прав. Не мне ли не судить? (Обращается к Персонажу комедии) Скажи, любезный, что такое Бог? Персонаж комедии: Боооог! Ну это всякий знает, кто у нас тут бог – начальник уезда, экая падла! Однако ж добрый человек, ничем тут не попишешь! Иной ежедневно себе монет пятьдесят за ворот кладёт, и думает, что и не трогал ничего, а ежели подумать, то пятьдесят монет каждый день за восемнадцать лет службы – это охохо какие деньжищи! С такими хоть в боги, хоть в губернаторы, хоть в короли иди!... Для королей манерности не хватает, ну ничего, манерность эту похватать-то запросто можно. Я и сам бы королём мог быть, вот если б захотел. А то как-то, знаете, не хочу – не ценят меня. Да, не ценят! А мне и наплевать, что и не ценят, всё равно всех равно не люблю. Потому что если ко всем относишься по-одинаковому хорошо, не злишься ни на кого, ни на одну тварь Божию – значит, ты и не любишь никого на самом деле, а это всё так, финтифлюшка одна. Вот так и получается, что вроде и всех любишь, а вроде и никого… Персонаж трагедии: Он даровал любить нас как самих себя, И ближнему давать любовь – возможно, большую, Чем дал бы ты своей жене. Однако ж как выходит? Ведь неужели если любишь всех, То в самом деле значит – никого? Нет! то слова жестоки и глупы! Ах, если б разобраться, да как следует… Впрочем, что я: промысел Господен Так же невозможно разобрать, как письмена Далёкой древности, как женщину, Как собственные мысли! (Обращается к Персонажу комедии) Скажи, что счастье для тебя? Персонаж комедии: Тоже легко, человек добрый: счастье, это когда ты утром на постеле своей лежишь, жинка твоя пироги печёт, на пивных дрожжах настоянные, а тебя ни барин, ни другая какая шельма не будет. А шельм-то их ох как много – вот оса, например! Шельма? Шельма! Летает, жужжит, маленькая такая, круглая, как жена государственного чиновника. И она тоже шельма. И муж её шельма: вот у всех у них шубки-то из шкурок поношенных, собачьих, а этот как пройдёт в мехах, как сверкнёт своим жалким усом! Или кто ещё… Священники тоже шельма. Люди шельма. Да что уж там говорить, по тайне говоря, я тоже шельма (дальше с гордостью) – ох, какой паскудой мог бы я быть! Вот Вы, добрый человек, из образованных, хламтынь всякую знаете небось, наукам обучены... ЗА дамами небось ухаживать умеете. А я свою-то бью-бью – а потом сижу и думаю про себя «От паскуда! От ты зараза какая! Да рази ж можно так, с тваренькой-то Божьей… Дык если ж бабой родилась, то её вина, что ли, в этом? Что вылезло, то вылезло, обратно не запихнёшь!». И горько-горько от этого, ажно плакать хочется. Персонаж трагедии: О, сколько в тебе уныния. Персонаж комедии: (усмехаясь) О, сколько глупости в тебе, о добр-человек! Персонаж трагедии: Да разве глуп я? Персонаж комедии: А то как же нет? Вопросы задаёте – а отчего задаёте-то? А оттого, что своего ума нет, вот и пристаёте к добрым людям посреди бела дня. Умный человек – он во! Он сам всё знает! И глупости ему всякие не нужны, такой он умный! Бог, счастье… Рай – да кто ж не знает, что такое Рай! Глупец один и не знает. А Вы вообще, любезный, откуда? К чему эти самые Ваши вопросы? Вы что, государственный какой? Персонаж трагедии: Я шут, глупец и сумасшедший. Хотя могу представиться иначе. Персонаж комедии: Дык кто же спорит, что сумасшедший-то? Оно и видно! Ох, вот сейчас пойду за своей палкой да надаю тебе тумаков побольше!... (Уходит, пошатываясь, за палкой. Персонаж трагедии стоит на месте, сцена вновь затемняется, и вновь появляется синий луч над его головой). Персонаж трагедии: Он прав. О, чёрт возьми, но как же прав! Не будь я форменным глупцом, как если Это всё не так! Но, Бог мой, мой Отец, я кровь твоя, побочное дитя, Я виноват, что слишком много мыслю, Не делая при этом ничего. Я виноват. И змей мой искуситель Не райский змей из сада, нет, Но червь сомнения, который подточил Всю мякоть плода молодого. Я плод тот; и кажется, я знаю, что мне делать. (С потолка вылезает удавка, на которую Персонаж трагедии вешается. На сцену вновь приходит напевающий Персонаж комедии, держа в руках большую палку. Сцена освещается, и зритель видит, что Персонаж трагедии повесился на змеиной коже) Персонаж комедии: Вот чудеса-то, умер! (Потыкал для верности палочкой; Персонаж трагедии мёртв безвозвратно) Чудны дела твои, Господи! А всё же он глупец и содомит. Ну наверняка содомит. Повесился, штоль… (Качает труп) И верно, повесился. Чудеса! А всё же нехорошо это, нехорошо. Самому никак нельзя. Если уж изволил из жизни устраниться, или тебя казнить за что-то хотят, то, будь добр, подойди к кому-нибудь… Не помог бы я ему, что ли? Помог бы, конечно! (Обходит труп) А всё же палок ему надо надавать. Сколько палок положено нарушителю, когда он повесился? (Спрашивает у зала) Двадцать? Точно двадцать? И за сумасшествие сорок. Ну, пошла! (Бьёт Персонажа трагедии палкой; труп ровно покачивается из стороны в сторону. Полное затемнение, звуки потихоньку утихают)
-
-
22.05.2012 в 02:44(Пустая сцена, затемнение. Освящен лишь один Персонаж трагедии – мутным синеватым светом, так, что не видно лица. Он стоит неподвижно и тихо шепчет слова молитвы. Периодически раздаётся стук капель об пол)
Персонаж трагедии: Pater noster, qui ts in caelis,
Sanctrticetur nomen Tuum.
Adveniat regnum Tuum.
Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra.
(За сценой раздается громкий, насмешливый смех. Персонаж трагедии вздрагивает, но не шевелится, не меняет позиции. Стук капель больше не шумит)
Персонаж трагедии: Panem nostrum quotidianum da nobis hodie.
Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris.
Et ne nos inducas in tentationem,
Sed libera nos malo.
(На сцену вкатывается Персонаж в комедии в бочке (не клоун или шут!). Сцена озаряется светом, и Персонаж комедии вываливается из бочки прямо перед Персонажем трагедии. Тот худ, бледен, гладко выбрит – Персонаж комедии толст, с ярким румянцем и неровной бородой. Персонаж трагедии в чёрной одежде с белой кружевной рубашкой – Персонаж комедии в заляпанной рабочей рубашке, огромных штанах на подтяжках и больших ботинках. Персонаж комедии громко чихает и ищет в карманах платок; достаёт куриное перо, кошель, собачку, женин чепчик, смотрит на него, смачно сморкается)
Персонаж комедии: Вот умора! А я, надо признаться, совсем обезумел, когда увидел экое безобразие. Вы полюбуйтесь (сует Персонажу трагедии под нос чепчик жены) – Вы полюбуйтесь, добрый человек, и скажите мне, разве это чепчик? Вот разве порядочные женщины носят вот эту финтифлюшку на голове? Нет, и ещё раз вам говорю – нет! Это гриб-опарыш, то-то я его не признал. (Надевает его на голову.
Персонаж трагедии: Уж вечер наступает.
Кабы скоро за ним пришла та ночь,
Которая бы, выслушав страдания
Мои, не осушила бы слёз
Моё лицо.
(Обращается к Персонажу комедии)
Любезный, далёко ль до Рая?
Персонаж комедии: До Рааааая! Эк Вы хватили, добрый человек! Да Рай он тут, совсем близко, смотрите! (Берёт Персонажа трагедии за плечо и подводит к краю сцены) Он… он, видишь! Эх-хе! Вот он, Рай. Спроси у любой заблудшей девки, она тебе покажет… ох покажет! С такими девочками, мой милый, в самом Раю станет жарко, как в самом адовом пекле!
Персонаж трагедии: Вот человек живёт – и для того, чтоб
Промысел торжественный Господен
Сводить лишь к существу, утробе, низу!
А, может, он и прав. Не мне ли не судить?
(Обращается к Персонажу комедии)
Скажи, любезный, что такое Бог?
Персонаж комедии: Боооог! Ну это всякий знает, кто у нас тут бог – начальник уезда, экая падла! Однако ж добрый человек, ничем тут не попишешь! Иной ежедневно себе монет пятьдесят за ворот кладёт, и думает, что и не трогал ничего, а ежели подумать, то пятьдесят монет каждый день за восемнадцать лет службы – это охохо какие деньжищи! С такими хоть в боги, хоть в губернаторы, хоть в короли иди!... Для королей манерности не хватает, ну ничего, манерность эту похватать-то запросто можно. Я и сам бы королём мог быть, вот если б захотел. А то как-то, знаете, не хочу – не ценят меня. Да, не ценят! А мне и наплевать, что и не ценят, всё равно всех равно не люблю. Потому что если ко всем относишься по-одинаковому хорошо, не злишься ни на кого, ни на одну тварь Божию – значит, ты и не любишь никого на самом деле, а это всё так, финтифлюшка одна. Вот так и получается, что вроде и всех любишь, а вроде и никого…
Персонаж трагедии: Он даровал любить нас как самих себя,
И ближнему давать любовь – возможно, большую,
Чем дал бы ты своей жене.
Однако ж как выходит?
Ведь неужели если любишь всех,
То в самом деле значит – никого?
Нет! то слова жестоки и глупы!
Ах, если б разобраться, да как следует…
Впрочем, что я: промысел Господен
Так же невозможно разобрать, как письмена
Далёкой древности, как женщину,
Как собственные мысли!
(Обращается к Персонажу комедии)
Скажи, что счастье для тебя?
Персонаж комедии: Тоже легко, человек добрый: счастье, это когда ты утром на постеле своей лежишь, жинка твоя пироги печёт, на пивных дрожжах настоянные, а тебя ни барин, ни другая какая шельма не будет. А шельм-то их ох как много – вот оса, например! Шельма? Шельма! Летает, жужжит, маленькая такая, круглая, как жена государственного чиновника. И она тоже шельма. И муж её шельма: вот у всех у них шубки-то из шкурок поношенных, собачьих, а этот как пройдёт в мехах, как сверкнёт своим жалким усом! Или кто ещё… Священники тоже шельма. Люди шельма. Да что уж там говорить, по тайне говоря, я тоже шельма (дальше с гордостью) – ох, какой паскудой мог бы я быть! Вот Вы, добрый человек, из образованных, хламтынь всякую знаете небось, наукам обучены... ЗА дамами небось ухаживать умеете. А я свою-то бью-бью – а потом сижу и думаю про себя «От паскуда! От ты зараза какая! Да рази ж можно так, с тваренькой-то Божьей… Дык если ж бабой родилась, то её вина, что ли, в этом? Что вылезло, то вылезло, обратно не запихнёшь!». И горько-горько от этого, ажно плакать хочется.
Персонаж трагедии: О, сколько в тебе уныния.
Персонаж комедии: (усмехаясь) О, сколько глупости в тебе, о добр-человек!
Персонаж трагедии: Да разве глуп я?
Персонаж комедии: А то как же нет? Вопросы задаёте – а отчего задаёте-то? А оттого, что своего ума нет, вот и пристаёте к добрым людям посреди бела дня. Умный человек – он во! Он сам всё знает! И глупости ему всякие не нужны, такой он умный! Бог, счастье… Рай – да кто ж не знает, что такое Рай! Глупец один и не знает. А Вы вообще, любезный, откуда? К чему эти самые Ваши вопросы? Вы что, государственный какой?
Персонаж трагедии: Я шут, глупец и сумасшедший.
Хотя могу представиться иначе.
Персонаж комедии: Дык кто же спорит, что сумасшедший-то? Оно и видно! Ох, вот сейчас пойду за своей палкой да надаю тебе тумаков побольше!...
(Уходит, пошатываясь, за палкой. Персонаж трагедии стоит на месте, сцена вновь затемняется, и вновь появляется синий луч над его головой).
Персонаж трагедии: Он прав. О, чёрт возьми, но как же прав!
Не будь я форменным глупцом, как если
Это всё не так!
Но, Бог мой, мой Отец, я кровь твоя, побочное дитя,
Я виноват, что слишком много мыслю,
Не делая при этом ничего.
Я виноват. И змей мой искуситель
Не райский змей из сада, нет,
Но червь сомнения, который подточил
Всю мякоть плода молодого.
Я плод тот; и кажется, я знаю, что мне делать.
(С потолка вылезает удавка, на которую Персонаж трагедии вешается. На сцену вновь приходит напевающий Персонаж комедии, держа в руках большую палку. Сцена освещается, и зритель видит, что Персонаж трагедии повесился на змеиной коже)
Персонаж комедии: Вот чудеса-то, умер! (Потыкал для верности палочкой; Персонаж трагедии мёртв безвозвратно) Чудны дела твои, Господи! А всё же он глупец и содомит. Ну наверняка содомит. Повесился, штоль… (Качает труп) И верно, повесился. Чудеса! А всё же нехорошо это, нехорошо. Самому никак нельзя. Если уж изволил из жизни устраниться, или тебя казнить за что-то хотят, то, будь добр, подойди к кому-нибудь… Не помог бы я ему, что ли? Помог бы, конечно! (Обходит труп) А всё же палок ему надо надавать. Сколько палок положено нарушителю, когда он повесился? (Спрашивает у зала) Двадцать? Точно двадцать? И за сумасшествие сорок. Ну, пошла!
(Бьёт Персонажа трагедии палкой; труп ровно покачивается из стороны в сторону. Полное затемнение, звуки потихоньку утихают)