Духи/Лесные феи. Старая мастерская в глубине леса где много лет живут воспоминания, превратившиеся в духов прошлого. Мастерская стала домом лесных фей. Взаимоотношения двух противоположных сил.
Элеонару Кразе никогда бы не подумала, что можно удивляться даже после смерти. В доме осталась одна она: все её младшие, все старшие старались уехать, а те, что не уезжали, либо с покорностью обречённых перенимали ремесло отца, либо кончали с собой. Иногда и то и другое – она помнила несчастного Свана, сына, кажется, девочки её сестры, Лены... Нет, он всё-таки сын самой Лены, точно. Не успел уехать в город и обзавестись семьёй, за что и поплатился… Последней была Бритта, хранительница дома. Бритта иногда говорила с Элеонорой – она была так стара, что могла её видеть. Она ведь была совсем маленькой, когда умерла её мрачная гувернантка, немка Кразе. Так странно, что из всех жителей дома в нём осталась лишь слуга – она ведь не была его хозяйкой, нет-нет… Но а вон как получилось.
Они облюбовали это место уже давно. Поначалу они боялись – не людей, нет, люди – лишь гости в их лесу, на их земле. Они боялись Элеонору. Это были очень сложные отношения. Элеонора слышала шум в амбаре и беззвучно проникала туда – желание охранять дом осталось в ней даже после смерти. Человечки, много маленьких человечков – они портили зерно и пили сваренное хозяевами пиво. Но стоило им только увидеть вытянутую фигуру гувернантки, закутанную в любимое черное платье, так тут же бросались врассыпную и исчезали. Они появлялись то тут, то там – но исчезали всякий раз, как только видели Элеонору. Она слышала сказки об этой местности – про войну лесных фей и Неживую Рать – и понимала, что они её принимают за кого-то из Неживой Рати, но это лишь играло ей на руку: она должна охранять дом, чего бы то оно не стоило. Но они тем не менее появлялись, всё чаще и чаще, и, когда умерла Бритта, основались в мастерской окончательною Она, впрочем, по-прежнему прогоняла их, и они её боялись – осыпали бранью, кидались горошинками и зернышками, но боялись и уходили, чтобы потом вернуться вновь. А она вновь возникала – мрачная фигура молодой женщины с чахоточным лицом и в длинном чёрном платье… жуткая, жуткая фигура. Им было чего бояться. Её нельзя было прогнать: все призраки привязаны к своим местам, как собака к хозяйству. Их нельзя было прогнать: этот лес, где находится мастерская, их дом, и она теперь должна принадлежать им. Элеонора бесилась с этого, но ничего не могли сделать.
Однажды она вновь услышала шум – в девичьей комнате, бывшая детская. Она положила руки на грудь и, пройдя сквозь несколько стен, оказалась там: гости из леса непременно должны уйти, думала она. Но представившаяся ей картина заставила её застыть на месте. Она не видела фей-женщин: она знала, что их много, но в дом они почему-то не совались. Вероятно, танцы под миртом и воровство детей из деревни казалось им куда более забавным развлечением, чем попытка освоить заброшенную мастерскую. Эта феечка была здесь первой: она играла с засохшей в ящиках пудрой, танцевала среди позабытых прежними хозяйками украшений на столе подле зеркала и смеялась. Она была одна, что не свойственно феям: у неё были прелестные голые лодыжки, на которых позвякивали браслеты, прелестные кудри и прозрачные крылышки. Пела она удивительно, прекрасно, и фрау Кразе было жалко отвлекать её от этого. Но феечка сама увидела её. Она пронзительно вскрикнула и хотела улететь от этой страшной, пугающей мертвой женщины, но врезалась в зеркало и больно ударилась. Она заплакала, и в следующее мгновение оказалась в бесплотных руках Элеоноры. - Как тебя зовут? – беззвучно спросила Элеонора. - Хамка! Грубиянка! Бесстыжая дрянь! – отчаянно ругалась фея: они все всегда ругаются, когда попадаются. – Немедленно отпусти меня! Я принцесса Благословенного Леса! - Как тебя зовут? Тогда феечка поняла, что с ней ничего старшного не будут делать. Она подняла своё заплаканное личико, посмотрела в бесстрастные глаза Элеоноры и тихонечко попросила: - Отпусти меня, добрая женщина. Я непременно пригожусь тебе. Вот увидишь, пригожусь, пригожусь! Я Гнаеганн из семейства королевы Маг. У тебя будет столько золота, столько золота!... Она говорила, а Элеонора слушала её. Голос у неё был высокий-высокий, сладкий-сладкий, как у младшей из семьи мастера Грегорза. Она вспоминала, как заплетала ей косы и у неё дрожали пальцы: ей нравились волосы маленькой Мары, они были такими же кудрявыми и густыми, как и у этой феи. И пела она высоко-высоко, брала такие ноты, какие никогда не брали её ровесницы… И ей впервые стало больно. Раньше она думала, что после смерти боль невозможна, но как же она ошибалась! И почему она поняла это только сейчас, держа в руках медоголосую фею из леса? - Мне ничего не надо, - говорит Элеонора, отпуская руки. – Лети куда хочешь, принцесса Гнаеганн. Фея была невероятно удивлена такому благородству представительницы Неживых: крылышки её слегка хлопали, как и её пушистые ресницы. Она наконец приземлилась на стол и спросила: - Могу ли я прилетать сюда, Неживая? - Этот дом – твой дом. Он находится в лесу твоего народа. Конечно, ты можешь сюда прилетать. - Даже если просто так? - Даже если просто так. Элеонора хотела уйти в свой подвал и там подумать о чем-нибудь, но она почувствовала, как за бесплотную ткань подола её платья кто-то тянет – ох, эта магия! - Ты никуда не уйдёшь, - капризно произнесла удерживающая её принцесса. – Я хочу знать, кто ты такая и как тебя зовут! Элеонора должна была уйти, но, слушая прелестный капризный голос принцессы фей, она не могла отделаться от ощущения, что она вновь живая, и что сейчас с ней говорит не дух леса, а дочка хозяина, ныне покойная девочка Мара… - Элеонора, - произнесла она наконец. – Элеонора Кразе. Добро пожаловать в этот дом.
-
-
11.04.2012 в 03:41Элеонару Кразе никогда бы не подумала, что можно удивляться даже после смерти.
В доме осталась одна она: все её младшие, все старшие старались уехать, а те, что не уезжали, либо с покорностью обречённых перенимали ремесло отца, либо кончали с собой. Иногда и то и другое – она помнила несчастного Свана, сына, кажется, девочки её сестры, Лены... Нет, он всё-таки сын самой Лены, точно. Не успел уехать в город и обзавестись семьёй, за что и поплатился…
Последней была Бритта, хранительница дома. Бритта иногда говорила с Элеонорой – она была так стара, что могла её видеть. Она ведь была совсем маленькой, когда умерла её мрачная гувернантка, немка Кразе. Так странно, что из всех жителей дома в нём осталась лишь слуга – она ведь не была его хозяйкой, нет-нет…
Но а вон как получилось.
Они облюбовали это место уже давно. Поначалу они боялись – не людей, нет, люди – лишь гости в их лесу, на их земле. Они боялись Элеонору.
Это были очень сложные отношения. Элеонора слышала шум в амбаре и беззвучно проникала туда – желание охранять дом осталось в ней даже после смерти. Человечки, много маленьких человечков – они портили зерно и пили сваренное хозяевами пиво. Но стоило им только увидеть вытянутую фигуру гувернантки, закутанную в любимое черное платье, так тут же бросались врассыпную и исчезали. Они появлялись то тут, то там – но исчезали всякий раз, как только видели Элеонору. Она слышала сказки об этой местности – про войну лесных фей и Неживую Рать – и понимала, что они её принимают за кого-то из Неживой Рати, но это лишь играло ей на руку: она должна охранять дом, чего бы то оно не стоило.
Но они тем не менее появлялись, всё чаще и чаще, и, когда умерла Бритта, основались в мастерской окончательною
Она, впрочем, по-прежнему прогоняла их, и они её боялись – осыпали бранью, кидались горошинками и зернышками, но боялись и уходили, чтобы потом вернуться вновь. А она вновь возникала – мрачная фигура молодой женщины с чахоточным лицом и в длинном чёрном платье… жуткая, жуткая фигура. Им было чего бояться.
Её нельзя было прогнать: все призраки привязаны к своим местам, как собака к хозяйству.
Их нельзя было прогнать: этот лес, где находится мастерская, их дом, и она теперь должна принадлежать им.
Элеонора бесилась с этого, но ничего не могли сделать.
Однажды она вновь услышала шум – в девичьей комнате, бывшая детская. Она положила руки на грудь и, пройдя сквозь несколько стен, оказалась там: гости из леса непременно должны уйти, думала она.
Но представившаяся ей картина заставила её застыть на месте.
Она не видела фей-женщин: она знала, что их много, но в дом они почему-то не совались. Вероятно, танцы под миртом и воровство детей из деревни казалось им куда более забавным развлечением, чем попытка освоить заброшенную мастерскую. Эта феечка была здесь первой: она играла с засохшей в ящиках пудрой, танцевала среди позабытых прежними хозяйками украшений на столе подле зеркала и смеялась. Она была одна, что не свойственно феям: у неё были прелестные голые лодыжки, на которых позвякивали браслеты, прелестные кудри и прозрачные крылышки. Пела она удивительно, прекрасно, и фрау Кразе было жалко отвлекать её от этого.
Но феечка сама увидела её.
Она пронзительно вскрикнула и хотела улететь от этой страшной, пугающей мертвой женщины, но врезалась в зеркало и больно ударилась. Она заплакала, и в следующее мгновение оказалась в бесплотных руках Элеоноры.
- Как тебя зовут? – беззвучно спросила Элеонора.
- Хамка! Грубиянка! Бесстыжая дрянь! – отчаянно ругалась фея: они все всегда ругаются, когда попадаются. – Немедленно отпусти меня! Я принцесса Благословенного Леса!
- Как тебя зовут?
Тогда феечка поняла, что с ней ничего старшного не будут делать. Она подняла своё заплаканное личико, посмотрела в бесстрастные глаза Элеоноры и тихонечко попросила:
- Отпусти меня, добрая женщина. Я непременно пригожусь тебе. Вот увидишь, пригожусь, пригожусь! Я Гнаеганн из семейства королевы Маг. У тебя будет столько золота, столько золота!...
Она говорила, а Элеонора слушала её. Голос у неё был высокий-высокий, сладкий-сладкий, как у младшей из семьи мастера Грегорза. Она вспоминала, как заплетала ей косы и у неё дрожали пальцы: ей нравились волосы маленькой Мары, они были такими же кудрявыми и густыми, как и у этой феи. И пела она высоко-высоко, брала такие ноты, какие никогда не брали её ровесницы…
И ей впервые стало больно. Раньше она думала, что после смерти боль невозможна, но как же она ошибалась! И почему она поняла это только сейчас, держа в руках медоголосую фею из леса?
- Мне ничего не надо, - говорит Элеонора, отпуская руки. – Лети куда хочешь, принцесса Гнаеганн.
Фея была невероятно удивлена такому благородству представительницы Неживых: крылышки её слегка хлопали, как и её пушистые ресницы. Она наконец приземлилась на стол и спросила:
- Могу ли я прилетать сюда, Неживая?
- Этот дом – твой дом. Он находится в лесу твоего народа. Конечно, ты можешь сюда прилетать.
- Даже если просто так?
- Даже если просто так.
Элеонора хотела уйти в свой подвал и там подумать о чем-нибудь, но она почувствовала, как за бесплотную ткань подола её платья кто-то тянет – ох, эта магия!
- Ты никуда не уйдёшь, - капризно произнесла удерживающая её принцесса. – Я хочу знать, кто ты такая и как тебя зовут!
Элеонора должна была уйти, но, слушая прелестный капризный голос принцессы фей, она не могла отделаться от ощущения, что она вновь живая, и что сейчас с ней говорит не дух леса, а дочка хозяина, ныне покойная девочка Мара…
- Элеонора, - произнесла она наконец. – Элеонора Кразе. Добро пожаловать в этот дом.