- Так нечестно! – кричит сестра, и её глаза блестят оствервенело, осатанело, остекленело. Потемнело. В глазах, у неё. Или у неё? – Я же тебя ненавижу! Да какая разница, болезненно-холодно думает Ганка, не меняя позы – как статуя, как скульптура. Какая большая разница с сестрой! Та вьется ужом, то вывернется, то кидается рыжим мангустом на холодный камень древнегреческих руин, то плачет… Это больно, невероятно больно, но в то же время и предсказуемо так – а чего ожидали-то, в самом деле? Мозгов будь у неё побольше, никогда б не проводила такое колдовство, зная, что, помимо Злобко в доме есть сестрица-Гара, но да уж чего там теперь. Она наклонилась к рыдающей на кровати сестре и провела белой рукой по веснушчатой шее: как будто грязная, но это просто идеальная белизна её, Ганки, кожи. Та пунцевеет мгновенно, и рука с ногтями полосует по ганкиной руке – а другой притягивает к себе. Это так странно, думает Ганка, две ведьмы разного калибра, ворожея и колдунья, одна черпает силы из мира внешнего, вторую разрывает её собственный внутренний мир, потому она и такая – Ганке это знакомо, видела не раз такое. Завидно. Чего уж там, завидно до холодной ярости на гениальную истеричную голоногую девку с тонкими резными плечами и вечно измученным лицом – не чета благородной мягкой округлости Ганки и её величественных колдовских манер. И вот так вот глупо, несуразно, нелепо. Да кто ж знал-то, в самом деле? - Люблю. – Гара кусает за плечо; Ганка слегка морщится, не любит она такого, но сейчас с ней – что угодно, хоть в постель, хоть на плаху. – Вот за что, за что люблю? Я ведь ненавижу тебя. Ты ведь знаешь? - Знаю. - Ненавижу. И род твой, и отца, за спокойствие твоё – всё ненавижу, огнём бы оно горело! А люблю. - И никак не хочешь это исправлять. - Не хочу. А ты? Ганка помолчала: золото купается в рыжем море кудряшек Гары. - Это надо сделать, - промолвила она. Вместо того, чтобы вновь начать кусаться, Гара покрывает шею сестру поцелуями: касания оставляют красный цвет, как кровь раненого зверя на снегу, Ганка отстраняется, но Гара – Гара упрямая, тянет её обратно к себе, развязывает шнуровку платья и зло, уверенно шепчет: - Не сделаешь ты этого, сестрёнка. Ой не сделаешь. Водой клянусь, огнём клянусь, да отшлёпай чёрт голую девку по мягкотелому заду – моей будешь. И Ганка не сопротивляется: она откидывает голову назад, кудри чёрные, длинне, падают на спину, а она завороженно смотрит на бревенчатый потолок и видит запутавшиеся в трещинах и расщелинах розовый дым их привораживающих заклинаний… Злобко и Феликс. Крепкие парни, ладные: Злобко пониже и пошустрей, Феликс повыше и посерьезней. Свободен один, как ветер во ржаном поле летом, а у второго невеста есть, Степанида, бургомистрова дочка, из города. Ух как на неё Гара волком смотрела, три раза сглаз снимать приходилось!... А оно вона как получилось.
И что-то Ганка чувствует, что не отпустит оно её. И отпускать сама не хочет. - И я тебя люблю.
-
-
20.01.2012 в 03:39- Так нечестно! – кричит сестра, и её глаза блестят оствервенело, осатанело, остекленело. Потемнело. В глазах, у неё. Или у неё? – Я же тебя ненавижу!
Да какая разница, болезненно-холодно думает Ганка, не меняя позы – как статуя, как скульптура. Какая большая разница с сестрой! Та вьется ужом, то вывернется, то кидается рыжим мангустом на холодный камень древнегреческих руин, то плачет… Это больно, невероятно больно, но в то же время и предсказуемо так – а чего ожидали-то, в самом деле?
Мозгов будь у неё побольше, никогда б не проводила такое колдовство, зная, что, помимо Злобко в доме есть сестрица-Гара, но да уж чего там теперь.
Она наклонилась к рыдающей на кровати сестре и провела белой рукой по веснушчатой шее: как будто грязная, но это просто идеальная белизна её, Ганки, кожи. Та пунцевеет мгновенно, и рука с ногтями полосует по ганкиной руке – а другой притягивает к себе. Это так странно, думает Ганка, две ведьмы разного калибра, ворожея и колдунья, одна черпает силы из мира внешнего, вторую разрывает её собственный внутренний мир, потому она и такая – Ганке это знакомо, видела не раз такое. Завидно. Чего уж там, завидно до холодной ярости на гениальную истеричную голоногую девку с тонкими резными плечами и вечно измученным лицом – не чета благородной мягкой округлости Ганки и её величественных колдовских манер.
И вот так вот глупо, несуразно, нелепо.
Да кто ж знал-то, в самом деле?
- Люблю. – Гара кусает за плечо; Ганка слегка морщится, не любит она такого, но сейчас с ней – что угодно, хоть в постель, хоть на плаху. – Вот за что, за что люблю? Я ведь ненавижу тебя. Ты ведь знаешь?
- Знаю.
- Ненавижу. И род твой, и отца, за спокойствие твоё – всё ненавижу, огнём бы оно горело! А люблю.
- И никак не хочешь это исправлять.
- Не хочу. А ты?
Ганка помолчала: золото купается в рыжем море кудряшек Гары.
- Это надо сделать, - промолвила она.
Вместо того, чтобы вновь начать кусаться, Гара покрывает шею сестру поцелуями: касания оставляют красный цвет, как кровь раненого зверя на снегу, Ганка отстраняется, но Гара – Гара упрямая, тянет её обратно к себе, развязывает шнуровку платья и зло, уверенно шепчет:
- Не сделаешь ты этого, сестрёнка. Ой не сделаешь. Водой клянусь, огнём клянусь, да отшлёпай чёрт голую девку по мягкотелому заду – моей будешь.
И Ганка не сопротивляется: она откидывает голову назад, кудри чёрные, длинне, падают на спину, а она завороженно смотрит на бревенчатый потолок и видит запутавшиеся в трещинах и расщелинах розовый дым их привораживающих заклинаний…
Злобко и Феликс. Крепкие парни, ладные: Злобко пониже и пошустрей, Феликс повыше и посерьезней. Свободен один, как ветер во ржаном поле летом, а у второго невеста есть, Степанида, бургомистрова дочка, из города. Ух как на неё Гара волком смотрела, три раза сглаз снимать приходилось!...
А оно вона как получилось.
И что-то Ганка чувствует, что не отпустит оно её. И отпускать сама не хочет.
- И я тебя люблю.
-
-
20.01.2012 в 03:40Ой, это автор лажанул. Просто "Две ведьмы разные".
-
-
22.01.2012 в 13:52-
-
04.09.2012 в 17:23